Журнал «Здоровье» 1985 год

ОХРАНА ЗДОРОВЬЯ МАТЕРИ И РЕБЕНКА

СТРАННЫЙ РЕБЕНОК

С. Я. РУБИНШТЕЙН, доктор
психологический наук

Рождение этого мальчика было событием долгожданным и радостным. Мать сияла от счастья. Отец, обычно молчаливый и хмурый, нежно улыбался, глядя на своего первенца.

Малыш рос спокойно, подолгу спал, болел редко. Рано стал говорить, был подвижным, но немного неуклюжим и боязливым: долго не мог научиться ходить по лестнице, не удерживал в руках игрушки, часто ронял их.

Когда мальчику исполнился год, его отдали в ясли, и тут впервые обнаружилось, что он не такой, как все. Другие малыши, хотя, бывало, и плакали, расставаясь по утрам с мамами, но очень быстро успокаивались, он же был способен плакать беспрерывно весь день, и, как ни старались воспитательницы, отвлечь, успокоить его было невозможно.

Через неделю пришлось забрать мальчика из яслей. До трех лет он оставался дома и все это время не только на улице, но даже дома ходил, в прямом смысле слова держась за подол матери.

Трудно осваивался он и в детском саду. Воспитательницы не раз говорили родителям, что ребенок их удивляет. Дети этого возраста уже тянутся к общению, а этот ни с кем не играет, даже не разговаривает, хотя речь у него развита лучше, чем у многих.

Часто и подолгу плачет или, забившись в угол, как пугливый зверек, молча возится с какой-то одной игрушкой. Его приходится, как маленького, одевать и раздевать, сам он очень пассивен и неловок. Если вдруг кто-то его обижает, постоять за себя он не умеет.

Кстати, дома он никогда не жаловался на эти обиды, и родители узнавали о них от воспитателей. Да и вообще он обычно ни на что не жаловался, только часто повторял несвойственное ребенку слово: ску-учно, ску-у-учно...

Еще до поступления в школу мальчик научился читать, и с тех пор чтение стало почти единственным его занятием — читал много, без разбора: сказки, книги для взрослых, журналы, газеты.

Пришла пора сесть за парту. В школе он успевал хорошо, некоторые огорчения возникали только из-за очень уж плохого почерка. Но и школьные учителя говорили родителям, что их сын как будто «вне ситуации». На перемене всегда стоит один, в сторонке.

Вроде бы дисциплинированный, но может просидеть целый урок, глядя в одну точку, не реагируя на замечания учителя и даже не отвечая на вопросы.

А ведь временами он бывал очень многословен, и тогда его манера говорить сложными книжными фразами, обилие сведений из разных областей науки поражали родных и знакомых, становились предметом родительской гордости. Шутка ли?

В третьем классе сам, без чьей-либо подсказки перечитал и гоголевские «Мертвые души», и несколько серьезных книг по истории, и даже чуть ли не всего Достоевского!

Но этот ребенок, рассуждавший почти как взрослый, в десять лет все еще боялся темноты и ни за что не хотел оставаться один в комнате. Требуя постоянного присутствия матери или отца, он в то же время как будто совсем потерял привязанность к ним: никогда не пытался приласкаться, не откликался на их ласку, не огорчался, когда они болели.

Пробовали завести ему щенка, котенка, попугая, но он ими не занимался — живые существа не вызывали в нем ни нежности, ни даже просто интереса.

И вот однажды он снова дал взрослым повод удивиться, даже растеряться: ни с того ни с сего во время урока обхватил руками шею своего соседа по парте и стал его душить. Когда его оттащили и спросили, почему он это сделал, спокойно — заметьте, спокойно! — объяснил, что хотел проверить силу своих рук.

Материнская интуиция подсказывала: с мальчиком что-то неладно. Может быть, показать его врачу? Но отец и специально приглашенные на семейный совет родственники категорически возражали.

— Что он такого сделал? Набросился на одноклассника? Но какой мальчишка вырастает без драк? Неряшлив, неопрятен? Но зато увлекается чтением, рассуждает о кибернетике, астрономии, может быть, вырастет ученым. Скрытен, не заводит дружбы со сверстниками? А если ему с ними просто неинтересно...

«Когда мне было 9 лет, я тоже был таким», — уверял отец. Этот довод сочли веским, особенно же прислушались к суждениям хорошо осведомленной родственницы:

— Вот отведете ребенка к врачу, поставят его на учет у психоневролога, и на всю жизнь пристанет к нему этот ярлык. Еще чего доброго не во всякий институт примут. Он же у вас не тупица какой-нибудь, он такой умный, такой развитой... Нет, незачем ходить к врачам, да еще к психиатрам. Что соседи подумают, если узнают?

Так и не пошли. Решили улучшить воспитание мальчика, а как? Очень уж сложен, непонятен был сын, точно какой-то невидимой стеной отгороженный от родителей, учителей, товарищей.

Пришлось все же обратиться за помощью к психологу. Вот тогда и предстал предо мной этот странный мальчик, живущий, казалось, в каком-то другом измерении.

На вопросы он отвечал кратко, монотонным голосом — ни обычной детской живости, ни застенчивости, ни любопытства! Правильно решал трудные для его возраста логические задачи, но не проявлял ни малейшего интереса к оценке своих результатов.

Причем среди однотипных задач некоторые более трудные решал безупречно, в других же совершал нелепые, необъяснимые ошибки. Когда я спросила, кем он хочет стать, сказал, что хочет всю жизнь изучать латинский и греческий языки.

Для психолога очень важно знать, как ребенок сам оценивает себя. Этот мальчик назвал себя самым счастливым, самым умным, самым хорошим по характеру, самым здоровым среди сверстников.

Как выяснилось в дальнейшем, он хорошо понимал, что это не так, но старался скрыть свои истинные представления. И когда я попробовала выяснить, что значит для него счастье, неожиданно сказал: быть таким, как все...

Я настойчиво советовала родителям показать ребенка психиатру. И, поколебавшись немного, они согласились.

— Мальчика надо положить в больницу, — сказал психиатр удрученным родителям. — Вам, матери и отцу, он не признавался в своих страхах, а мне признался; что по ночам не может слать, потому что видит на стенах кривляющихся чудовищ, что днем слышит шаги идущего за спиной человека. Больше того, он сказал, что хочет выброситься из окна. Скорее всего он этого не сделает, но — как знать...

В больнице ему придется пробыть два-три месяца. Не волнуйтесь, все будет хорошо! Но как жаль, что вы не обратились ко мне лет пять назад! Ведь при психическом расстройстве, как и при любом другом заболевании, чем раньше начато лечение, тем лучше его результаты. Неужели вы, родители, не замечали странностей своего ребенка?

И снова отец и мать ищут ответа на такой непростой, такой подчас мучительный и для специалиста вопрос: как отличить странности поведения, вызванные болезнью, от детского озорства, избалованности, невоспитанности, наконец, от особенностей личности, на которые ребенок, как и взрослый, имеет полное право?

Родители приводят один пример за другим:

— Вот у одних наших знакомых сын постоянно грубит взрослым, может без разрешения уйти к товарищам и пропадать где-то до вечера, может даже взять из сумки матери деньги и истратить на кино, на мороженое, а наш никогда такого не делал...

— А у других дочка совсем плохо учится, взрослые сидят с ней целыми вечерами, помогают делать уроки: она ничего не запоминает, сама плачет и их доводит чуть ли не до слез. А наш ведь двоек не получал. Так что же, они здоровы, а наш болен?

Конечно, я воздерживаюсь от заочных суждений. Могу только предположить, что первый ребенок просто крайне плохо воспитан, а у девочки, возможно, задержка умственного развития или умственная отсталость, и ей лучше бы учиться во вспомогательной школе. Или она ослаблена физически, поэтому ей трудно сосредоточиться, и здесь нужны меры общеукрепляющие.

Грань между психическим расстройством и так называемой педагогической запущенностью или сложностью характера часто бывает очень зыбкой, трудно уловимой. Но внимательные родители, опытные педагоги ее чувствуют — не зря же на странности мальчика обращали внимание и в детском саду, и в школе.

Необычна для ребенка была его душевная холодность: ведь не в пылу драки, не из-за каких-то обид или чувства мести стал он душить товарища!

Необычным было не то, что он читал серьезные книги и усваивал большой объем информации — многие дети опережают своих сверстников в интеллектуальном развитии! Необычно было полное отсутствие свойственных возрасту интересов и увлечений, «недетскость» во всем.

Наконец, одни дети более открыты, общительны, другие более замкнуты, это естественно. Но можно ли считать нормой, если ребенок полностью «отключен» от сверстников, если у него нет потребности в контактах даже с самыми близкими людьми?

Мальчик испытывал постоянный страх, у него возникало такое настроение, что не хотелось жить (в девять-то лет!), и даже это он умел скрывать!

Такому ребенку помочь одним корригирующим воспитанием невозможно. Ему требуется лечение

— Значит, сына все-таки поставят на учет? — допытывались родители. И пришлось снова объяснять им, что страх перед консультацией психиатра, перед учетом — обывательский страх. Беспокоиться надо не об учете, не о том, что подумают соседи, а о здоровье ребенка.

А учет для того и существует, чтобы больной не оставался без медицинского наблюдения до тех пор, пока оно необходимо. После выписки ребенка из больницы родители будут периодически получать от врача диспансера советы о том, какое поддерживающее лечение ему проводить, как его воспитывать и укреплять здоровье. А когда наступит стойкое улучшение, ребенка с учета снимут.

... Все рассказанное в этой статье — картинка с натуры, почти протокол. И поведала я историю этого странного мальчика для того, чтобы убедить родителей: если поведение ребенка чем-то настораживает, кажется необычным — обратитесь к психоневрологу!

Что же касается героя этого рассказа, то сейчас он уже дома, снова ходит в школу — от одноклассников не отстал потому что в больнице занимался. Пристрастился там к рисованию и теперь довольно неплохо рисует, хочет записаться в спортивную секцию. Родители и педагоги находят в нем разительную перемену к лучшему...

По материалам журнала "Здоровье" 02.1985 г.