Журнал «Здоровье» 1993 год

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЗАБОЛЕВАНИЙ

ВРАЧ РАЗЪЯСНЯЕТ, ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ, РЕКОМЕНДУЕТ

Мамма-проблемы от них, увы, не спрячешься

автор

Ей не спалось. Крутилась, искала позу поудобнее. И вдруг (наверное, это у всех обнаруживается вдруг!) нащупала в груди какое-то уплотнение. Сердце упало. В голову полезли черные мысли. Было жаль не себя — ребенка. Считала, все кончено. Потом взяла себя в руки. Рано крест ставить. И утром с опухшим от слез лицом бросилась в поликлинику к хирургу. Посмотрел... Продиктовал сестре какие-то цифры. Велел прийти через неделю. Успокоения не наступало. Сотрудница, с которой поделилась горестными размышлениями, обругала: «Срочно в маммологический диспансер. Там специалисты. И глаз наметан, и оборудование...»

Три с небольшим часа провела в особнячке на улице Володарского. Оформила амбулаторную карту без какой-либо предварительной записи, только паспорт потребовался.

В порядке живой очереди вошла к врачу, который расспросил, осмотрел. Тут же сделал рентген. Потом по его результатам снова осмотрел, затем пункция (шприцем вытянули содержимое подозрительного узелка). Несколько минут ушло на анализ, и отпустили, как говорится, с Богом.

— Такого не бывает,— скажете, — Бывает! — множество женщин (и та, о которой мы рассказали) это подтвердят. Потому что добрых полтора десятка лет есть эта служба Сегодня она называется — Московский маммологический диспансер («мамма» — с греческого грудь женщины). Я веду разговор с его главным врачом Евсеем Григорьевичем ПИНХОСЕВИЧЕМ.

— На основании огромного статистического материала мы подсчитали: если среди женщин 1950 года рождения заболеть раком молочной железы в течение жизни могут 6 процентов, то среди девочек, появившихся на свет в 80-е годы, — 10-12 процентов. В течение всей жизни, подчеркиваю.

— А рожденные в 90-е, 2-тысячные годы?

— Установлено (кстати, по самым оптимистическим прогнозам), через каждые 30-35 лет число это удваивается. Американцы, например, с помощью компьютеров вычислили: к концу века четверть (!) их женщин, вероятно, будет иметь такой диагноз, и сравнивали это с национальной катастрофой.

— Действительно, катастрофа... Как ее предотвратить? Что, заболевание передается с генами матери?

— Нет. Все гораздо сложнее. Всплеск заболевания раком молочной железы впервые был зафиксирован в промышленно развитых странах — США, Скандинавии, Англии. В Москве в 1980 году рак молочной железы вышел на первое место среди других злокачественных опухолей.

Иногда говорят, если женщина делала аборт в таком-то возрасте, рак молочной железы ей обеспечен. Это не так. Трудно определить, что оказывается превалирующим. Слишком много факторов влияет на саму молочную железу. И внутренние — эндокринные нарушения, заболевания гениталий, и внешние — стрессы, пища с пестицидами, например.

Все проходит по кровеносному руслу молочной железы, клетки которой (так уж природой заложено) более чутко, чем, скажем, мышечные, реагируют на всяческие нюансы — это обусловлено изменением и анатомических, и физиологических данных, связанных с менструальным циклом.

— Не слишком радостный прогноз, прямо скажем. Если риск заболеть возрастает в геометрической прогрессии, значит, к 2005 году у нас четверть женщин будет иметь рак молочной железы, к 2040-му — половина...

— Страшно не то, сколько заболеет, — сколько умрет. Болеть, конечно, неприятно, но это не катастрофа. Грипп у каждого из нас в течение жизни неоднократно бывает...

— Раз невозможно четко выделить причину, значит, я правильно поняла, Евсей Григорьевич, преградить путь раку молочной железы медицина пока не в состоянии. А снизить смертность даже при столь стремительном росте заболеваемости?

— Можно, если выявлять опухоли на ранней стадии.

— То, что женщина у себя нащупает, или врач (гинеколог, хирург) при диспансеризации, оформлении курортной карты обнаружит, — это ведь уже не ранняя стадия.

— Промежуток времени от определения опухоли на хорошей рентгеновской аппаратуре (видны изменения в 3-5 мм) до прощупывания ее (пальпация выявляет в среднем уплотнение диаметром 2,8-3 см) составляет 22-24 месяца.

— Два года? За это время воды немало утечет...

— Естественно. Ведь даже в минимальных опухолях дремлют метастазы, а в больших... Хотя не все так однозначно. Тут уж как судьба распорядится. У одной процесс быстро развивается, у другой заторможен, к счастью.

Мы замечали: тяжелая психическая травма, стресс зачастую выступают провокаторами рака молочной железы. Хотя и здесь нет прямой зависимости. Просто ломается барьер биологической сопротивляемости. Организм реагирует. Один — ростом опухоли, другой — инфарктом.

— Раннее диагностирование изменило и масштабы операции? Раньше они были тяжелые, травмирующие...

— Да, снимали и большую, и малую грудные мышцы. Потом, как правило, инвалидность — рука не работает, отечность... Колоссальная психологическая травма: женщина боится рака молочной железы больше рака желудка, гениталий.

Там все внутри. Убрали, ничего не видно. Резекция же груди... Женщина замыкается в себе. А сколько семей рушится! Немало примеров, когда пациентка лет 40 говорит: умру, не дам делать операцию — это конец всей личной жизни...

Конечно, ранняя диагностика позволяет менять и хирургические подходы: теперь часто вырезают лишь дольки молочной железы.

— А как вы, Евсей Григорьевич, рентгенолог, в свое время главный специалист Москвы по флюорографии, стали маммологом?

— В начале 70-х годов впервые начали профосмотр женщин. На обычных флюорофафах. Единственное приспособление — специальная подставка для молочной железы. О, какую бурю претерпели! Приверженцы старого говорили: это ничего не дает!

Да, действительно не видели малых опухолей. Что говорить, порой и большие просмафивали. Но появилась концепция. Если при сравнении желез — правой и левой — разница достигала какой-то определенной степени, пациентку дообследовали. На специальных рентгеновских аппаратах.

Это не был приговор: судить о том, болен человек или нет, огульно нельзя — всего лишь первичный отбор для более глубокого анализа. В среднем 3 из 100. И таких «подозрительных» набиралось в год до 25 тысяч.

— Цифра немалая. Можно ли справиться в рамках флюорографического кабинета?

— Но и начинали с малого. Вначале ограничивались лишь описанием маммограммы. Всех подозрительных направляли к онкологу. И тут выяснилось: беда, если женщина проходит дообследование у различных специалистов в различных учреждениях.

Направляем больную с заключением — опухоль мала, не прощупывается. А онколог, даже опытный, просит пациентку показаться через полгода.

— Так это же рискованно!

— То-то и оно. Немало этических и других проблем пришлось преодолеть. Сколько времени потребовалось, чтобы найти единомышленников, доказать: мы более мобильны.

Десятки тысяч исследований с использованием новейшей аппаратуры, методов, алгоритмов, технологий противопоставили традициям онкологии. Добились, стали делать врачи операции на основе наших снимков.

И опять казусные ситуации случались: у довольно многих женщин, а они после операции к нам на обследование приходили, удалено было совсем не то.

— Мистика какая-то. А это как могло случиться?

— Операция идет под местным наркозом. Когда в ткань вводят новокаин, она раздвигается (очень подвижна в отличие от мышечной), и новообразование — оно ведь не прощупывается руками — оказывается иногда совсем в другом месте, нежели на рентгеновском снимке.

— Наглядно доказали: интеграция нужна...

— И это еще не все. Из 100 женщин, которые приходили на дообследование, консультацию, рак был, ну, от силы у 3. А 97 оставшихся? Их-то ведь тоже что-то волновало.

Иногда слышу: «Что она ходит, у нее не рак». Не рак! И прекрасно. Только... Счастливые и безбедные сюда не идут. Иногда приходят совсем молодые женщины с вроде бы, на взгляд врача, безобидными зеленоватого цвета выделениями из сосков.

Признаки мастопатии — нет необходимости даже делать специальные исследования. Не рак! А у женщины тяжелейший психический стресс. И, знаете, на какой почве? Сексуальной. Она умоляет: «Помогите, когда к груди прикасается любимый, испытываю тяжелейшую боль».

— Действительно, кто ей поможет?

— В Москве нас все-таки знают, идут со своими бедами. А в России? Онкологи все внимание опухоли уделяют. Хирургам (вроде это в их ведении), если всерьез мастопатиями займутся, на травмы времени не останется. Кое-кто из гинекологов разве...

А у семи нянек, сами знаете, дитя без глазу. Каждый врач свой совет дает. В итоге страдает женщина.

Изучение этой проблемы в комплексе, практика дали нам право создать учреждение, которое занимается маммологией — молочной железой женщины во всех ее аспектах. В 1990 году обрели легальный статус — Московский маммологический диспансер.

— Добавлю: первый и пока единственный в стране. Но неужели и за границей подобных нет?

— Я интересовался у иностранных коллег. Они считают, что, конечно, технически мы пока слабы (кто спорит — работаем на импортном оборудовании, а наше, что имеем, напоминает мотыгу в век трактора), но философски оформились раньше.

Воспринимают это с должным уважением. Говорили, что задумали к 1995 году создать два подобных центра в Европе.

— Опыт уникальный. За считанные часы иметь на руках окончательный диагноз. А как вам удалось организовать прием больных без предварительной записи?

— Честно скажу, все пробовали. Но предварительная запись (при том, что многих женщин надо смотреть в определенный, на 6-10-й от начала менструации, день) означает для кого-то оттяжку на месяц, два.

Значит, и нервотрепки пациентка имеет больше. А если талон потеряет? Вообще идти раздумает? Беды не оберешься! Поговорил с врачами, решили принимать всех, кто в этот день пришел.

Продолжим, если не возражаете. Из регистратуры пациентка идет в кабинет, где ее смотрит врач рентгенолог-маммолог. Здесь же делают снимки. Все спокойно — отпускают с миром.

Есть какое-то новообразование? Мастопатия, например, — назначаем травки, просим прийти через 3, 6 месяцев еще. Какие-то еще неясности проясняет пункция...

— Извините, Евсей Григорьевич, вы назначаете только травки. Но, всем известно, при мастопатиях помогают йодистые препараты.

— Зачем же одно лечить, а другое калечить. Йод оседает в щитовидной железе, а она и так в наш век подвергается всем мыслимым и немыслимым испытаниям. Нет, мы категорически против и йодистого кальция, и бромкамфоры. Рекомендуем специальные наборы трав.

— Однако все же кому-то нужна и операция?

— И это решаем быстро. Тут же анализируем клеточный состав вещества, вытянутого шприцем из уплотнения. Надо оперировать — назначаем, где и когда.

Большинство делаем амбулаторно у себя. В серьезных случаях отправляем в 33-ю горбольницу, где для нас специально создано отделение, в другие онкологические стационары. Но надеемся скоро своим собственным обзавестись.

Замечу, кстати, только в прошлом году у 2,5 тысячи женщин, подвергшихся пункции, оказалась киста. Обошлось без операции.

— А я слышала, что кисту надо удалять, мало ли что...

— Но это же преступление — резать все подряд. Ведь можно за полминуты откачать жидкость и посмотреть, что это. Мало того, мы проводим еще пневмокистографию. В образовавшуюся полость вводим воздух. Столько, сколько откачали жидкости.

Делаем снимок. Воздух, как контрастное вещество, высвечивает внутреннюю полость кисты.

Только в том случае, когда на стенках ее имеются разрастания, назначаем операцию. Таких в среднем трое из каждой сотни.

Закачанный воздух — еще и лечебно-профилактическое мероприятие. Он способствует атрофии клеток, продуцирующих жидкость кисты, предотвращает заполнение полости вновь.

— Сколько же женщин вы можете спасти от операций?

— Установлено: 80-85 процентов больных, которые направлены на удаление якобы доброкачественной опухоли, вообще в оперативном лечении не нуждаются.

Зачастую это либо жировая, либо железистая дольки, которые хорошо пальпируются и вызывают подозрение. Вот и подсчитайте.

В России делается 300 тысяч операций на молочной железе ежегодно. А если тщательно обследовать, нужно всего 35-50 тысяч. 250 тысяч женщин не должны были бы оперировать! Вот и судите, как важна организация сети маммологической службы в стране.

Пока мы все, врачи, специалисты, администрация, не проникнемся таким пониманием, сотни тысяч женщин будут без нужды подвергаться операции, тысячи — погибать из-за несвоевременного выявления злокачественных опухолей, еще сотни — страдать морально, не доверяя калейдоскопу мнений различных консультантов.

— Как же добиться того, чтобы такие диспансеры были в каждом регионе?

— Трудный вопрос. За опытом к нам постоянно приезжают. Только, жалуются, трудно на местах пробита консерватизм. По старинке вроде проще работать.

Однако уверен: как бы прекрасны ни были онкологи, хирурги, рентгенологи, максимальный эффект в столь специфической области, как маммология, возможен лишь при интеграции специалистов под одной крышей.

Еще есть путь — профосмотры. Но дорогое это удовольствие. Не по карману многим предприятиям. Потому и ставлю сегодня его на второе место.

Хотя, кто знает, при переходе на новые формы финансирования, возможно, найдут руководители предприятий деньги на обследование своих работниц. Поначалу, может, брать не всех, а группу риска — женщин после 40 лет, когда опухолевые процессы в организме возникают чаще.

— А вас не пугает, что после публикации этой беседы в диспансере отбоя от больных со всей России не будет?

— Мы и сегодня никому не отказываем. Диспансер — бюджетная организация. Финансирует нас мэрия.

Поэтому москвичей бесплатно принимаем. Для иногородних есть хозрасчетное отделение. Берем, по нынешним понятиям, копейки.

Ну а если будет наплыв, привлечем специалистов, загрузим оборудование на все 24 часа в сутки. Ни одному пациенту не откажем. Справимся!

Только не выход это: в Москву ехать. По всей России маммологическую сеть наладить надо. Вот за что я ратую.

Беседу вела Наталия САВИНА

Фото М. ШАБАЛИНА

По материалам журнала "Здоровье" 03.1993 г.